Это забыть невозможно. Истории детей войны

Сегодня многие знают о событиях 1941-1945 годов из рассказов старшего поколения или из исторических книг. А ведь для кого-то все это было реальностью. В нашем университете есть несколько преподавателей, которые родились незадолго до начала Великой Отечественной войны.

Одни из них — профессор кафедры социально-гуманитарных наук Михаил Александрович Слемнёв и доцент кафедры литературы Виктор Викторович Здольников. Сегодня они поделились историями о своем военном детстве.

Михаил Александрович Слемнёв, профессор кафедры социально-гуманитарных наук исторического факультета:

— Сложно сказать, что про войну помню я сам, а что рассказывали родители и братья. Все это как-то перемешалось. В памяти всплывает картина, как в нашей деревне (а я родился в Стаиках, что под Городком) находились немцы. Мы все ушли в семейный партизанский лагерь.

В годы войны отец был очень болен, поэтому его не призвали в армию. Вместо него воевать пошли два моих брата, один из которых старше меня на 15 лет, а второй — на 13. Первый, Владимир, в 1941-м окончил школу с медалью, после чего сразу пошел в партизаны, а младший — в след за ним. Помню, как они по возможности приходили повидаться с родителями. К счастью, с войны они вернулись живые и с наградами. Правда, были ранены.

И вот старшие братья воевали, а меня маленького (я родился в 1939 году) куда девать? Родителям пришлось таскать повсюду за собой: сначала были в партизанском отряде, а потом, после оккупации, блуждали по деревням. Конечно, тяжело было. Спасибо матери и отцу, что я выжил.

Еще очень хорошо помню день победы. Перед тем как его объявили, отца назначили директором семилетки в Вайханах (село находится неподалеку от Городка). Мы жили там, потому как возвращаться в Стайки некуда было: как поется в известной советской песне: «Враги сожгли родную хату...»

Мы, пацанята, все время играли в войну. У каждого были какие-то военные приспособления: автоматы, винтовки, пистолеты, гранаты… И все это было сделано из дерева. Мальчишки послабее были в роли немцев, а те, кто посильнее, — наши. Естественно, что наши всегда побеждали.

Вообще, со стороны мы были похожи на маленькие военизированные отряды, потому как помимо игрушечного оружия практически у каждого имелось настоящее. Его не сложно было найти, оно лежало в траншеях, окопах. В основном в ход мы все это не пускали. Но случалось, что найденное собирали, складывали в одну кучу, обкладывали прутьями и травой, поджигали и разбегались. А через некоторое время вся деревня выбегала смотреть, пострадал ли кто…

*фото носит иллюстративный характер

Виктор Викторович Здольников, доцент кафедры литературы филологического факультета:

— Первое, что мне вспоминается, — бомбежка. Наверное, это был 1944 год. Кстати, с ноября 1943 года Витебск стал прифронтовым городом со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Наш дом стоял возле железнодорожного узла. Меня загнали под кровать, чтоб я там прятался. Мне было и страшно, и любопытно одновременно, поэтому я вылез оттуда и подошел к окну посмотреть, что же происходит. Стою и вижу ночное небо, исполосованное прожекторами. Слышу шум, грохот. Тогда мне было около пяти лет.

К слову, дом, где мы жили, был совхозный (там работал отец). Здание напоминало общежитие: один коридор и несколько комнаток. В этом коридоре стояло все, что в комнате не хранилось. Помню, сижу на огромной деревянной бочке, в которой обычно зерно хранят. Кругом беготня, шум, крик какой-то. Ничего не пойму: в чем дело, почему меня посадили сюда? Потом уже, спустя лет 20, мы с женщинами вспоминали. Они рассказали, что немцы тогда встречали Новый год. Пили и потом искали «фрау». А эта девушка спряталась в бочке, которую накрыли крышкой, и сверху специально меня посадили.

Сама наша комнатка в общежитии была маленькая. Помню, мы там сидим, режем картошку и кусочки клеем на стенку буржуйки (круглой железной печки). Они быстро зажаривались, и мы их съедали полусырыми.

Зимой 1944-го немцы вывезли нас за колючую проволоку в 5-й полк (концлагерь). Там мы жили в бараке, спали на двухэтажных нарах. Что ели в концлагере, не помню. Спрашивал у мамы про это, а она рассказывала, как подходила к часовому и просила, чтобы хлеба дали. Еще в памяти всплывает момент, когда она кормила нас чем-то красным, наверное, винегретом.

Вообще, конечно, матери надо отдать должное. Я в вечном долгу перед ней. Она одна нас четверых воспитывала после смерти отца. До сих пор перед глазами всплывает картина, как мы узнали о том, что он погиб.

Это было еще до концлагеря. Мы вчетвером дома, топим печь. Дрова сырые, дымят, становится теплее и уютнее. Приходит мать и распечатывает конверт, который днем принес почтальон. Открывает его, а там похоронка на отца, читает и кричит: «Сиротки вы, мои дети…» Тогда я еще не знал, что означают эти слова. Мать корчится от крика, а мы все ужались и сидим. Даже сегодня у меня мурашки по телу от этих воспоминаний...

В концлагере мы были максимум четыре месяца. Летом 1944-го нас погрузили в машину и повезли в Германию. Но почему-то в Ушачах высадили. Предполагаю, что из-за операции «Багратион». Она так стремительно развивалась, что немцы просто побросали пленных, наверное, драпали они. Иначе я не могу объяснить, почему нас отпустили и не повезли дальше.

Мы вернулись в Витебск, дом наш был развален, доски все выломаны. Потом я спрашивал у матери, как мы выживали. Она рассказывала, что тогда работала карточная система: на семью в день выдавали булку хлеба. Попробуй, порежь ее на пятерых. Нам повезло, что в углу нашего разваленного дома проросла картошка, хранившаяся в подвале. Мать ее посадила, так мы и спаслись от голода.

Последнее, что я отчетливо помню, — празднование первого Дня Победы. Думаю, это был 1946 год, потому как в мае 1945-го не могло быть ничего подобного. Тогда хоронили погибших на территории воинского кладбища «5-й полк». Мы, учащиеся начальной школы, несли венки. Женщины стояли и плакали, а я не понимал, почему они плачут, праздник же. Духовой оркестр исполнял песню «Священная война», несколько человек произнесли речи, прогремели оружейные залпы… Вот это мне запомнилось. К слову, через много лет я стал приезжать на это кладбище. Там появились доски с фамилиями и датой смерти. И фактически у всех это 1944 год. Меня еще поразило, что там есть три могилки, где указаны годы жизни. В них похоронены три медсестры, которым было по 20 лет. Сейчас каждое 9 Мая я иду туда и кладу именно им цветы.

*фото носит иллюстративный характер

Автор Инна Ширкевич